Крик души. Весна в городе
Я шла по городу. Просто шла медленно, растягивая удовольствие, как будто маленькими глотками пила хорошее вино… Как хорошо, что никуда не нужно было торопиться и настроение было более–менее.
Поэтому я шла, в уме выбирая маршрут. По Пушкинской от вокзала. Она уже была хороша: распустившиеся платаны закрывали выцветшие и давно неремонтированные фасады. Пушкинская хороша в любое время года, но сейчас — особенно. Фасады были разноцветные, и их можно было рассматривать бесконечно, попутно заглядывая во дворы. Впрочем, все ворота были на кодовых замках.
Как жаль! Во времена моего детства и юности мы забредали в любой двор. А они все разные. Одесса — это дворы. Все мы родом из них. Утверждаю, что без дворов не смог бы сформироваться одесский характер: общительный, незлой, легкий. Ведь мы так привыкли, живя во дворах, делить горе и радости и угощать друг друга вкусностями: икрой из синих, жареными бычками, рыбными котлетками, форшмаком и т.д. Ведь почти во всех старых дворах были эти деревянные веранды, идущие вдоль второго этажа, они соединяли все квартиры. Кое–где они еще остались. Веранды и лестницы. На лестницах мы в детстве играли с куклами и варили им кашу из ракушняка, выколупывая его из стен.
По Пушкинской. Потрогать бронзового маленького Александра Сергеевича возле его дома–музея. Спуститься на Базарную, зайти во двор, где когда–то жили Катаев и Петров. Добежать до Дерибасовской и заглянуть в третий номер (так говорят в Одессе), где стоит памятник основателю эсперанто Заменгофу. Возможно, единственный в стране. Когда–то давным–давно, мы снимали здесь передачу о дворе, и в конце нужно было поставить правильную точку. Поэтому мы собрали всех жителей за накрытым столом. Хозяйки несли свои угощения, и мы чокались за здоровье всех одесских дворов. Раньше такие посиделки были абсолютно привычным для одесситов делом. Но времена изменились, наступил капитализм, люди стали жить по–разному, начали появляться первые кодовые замки на воротах и подъездах. Но пока они сидели, чокались и вспоминали всю свою жизнь, прошедшую в этом дворе.
Я вспоминала этот маленький дворовой праздник, а сама уже мчалась по Приморскому бульвару, оставляя позади оперный, мэрию с курантами («Когда я пою о широком просторе…»), большой памятник Пушкину, а впереди уже виднелся Дюк (Арман дю Плесси, герцог де Ришелье) с рукой, протянутой к морю. А море уже виднелось справа сквозь ветви деревьев приморского парка. Невероятная жемчужная синь, о которой Бунин написал: «Всё море, как жемчужное зерцало…». Бунин, лежавший месяц лицом к стене в Одессе и беспрестанно думавший об эмиграции. Как это было страшно…
Но вот дворец Воронцова и сбоку белоснежная (всё время приходится закрашивать всякие глупостные надписи) колоннада. Маленькая и беззащитная, если смотреть с моря, когда подплываешь на круизном лайнере. Лайнеры, ходившие по Крымско–Кавказской (какое это было чудо!) линии, увы, лет 20 уже не ходят — с тех пор, как Кравчук продал 300 судов Черноморского пароходства: шла бешеная распродажа всего и «прихватизация».
А потом — добежать до Тещиного моста и не смотреть влево, где понастроили элитных уродцев. Нет, только вправо. Там, где синь моря смешивается с синью неба. На это можно смотреть бесконечно…
Потом медленно–медленно идти по Воронцовскому переулку — всегда тихому и пустынному — и рассматривать дома. И вспоминать, как шла здесь после выпускного ранним утром с одноклассником — первой любовью…В итальянских белых туфельках на высоченных шпильках…
Нет второго такого города. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно приехать и походить с друзьями–одесситами. И неба нет голубее нигде. Над Оперным, и памятником Пушкину, над разноцветными домами и сараями, над каждым двором, простреливаемым солнцем, над дворовыми кранами, где раньше все брились и стирали…
Над городом, который на самом деле «восторг и выдох!». Произнесите ещё раз медленно: «восторг и выдох» — так написал о городе одесский поэт Анатолий Гланц.
И город наш прекрасный смотрит на нас, его жителей, с надеждой и верой. В то, что спасём и защитим. И деваться нам некуда. Ведь он — как величайшая драгоценность, как малое дитя пропадёт без нас.
Наталья Симисинова
Мнение автора статьи может не совпадать с мнением редакции