Встретит ли Россия новый 37-й год?
Информационный шлейф внешних событий накрыл антикоррупционную акцию, которая прошла в городах России 26 марта. Внутриполитическую повестку вновь отодвинули на второй план. Ранее нечто подобное произошло с протестами на Болотной площади и проспекте Сахарова (их перекрыли Майдан, Крым, Донбасс и Сирия).
Проблемы устройства политического каркаса России и встроенные в него системные изъяны вновь остались без должного внимания. Верхом осмысления причин и последствий акции 26 марта стал тезис о «школот».
Тему попытались маргинализировать. Дескать, на улицы вышли дети неразумные, и придавать этому событию особый смысл, значит, искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Между тем, и смысл в событии и кошка в комнате присутствуют.
Дело в том, что вопрос коррупции не относится к юриспруденции, как это представляется обывательскому сознанию (взятки, откаты, дачи, кроссовки), и в зале суда он не закрывается. Вопрос коррупции это всегда вопрос власти. Вопрос справедливого раздела совокупного общественного продукта (или представлений общества о справедливом разделе), который в свою очередь является необходимым и обязательным условием гражданского мира.
На эфемерной (справедливость понятие нерациональное) основе базируется фундаментальный (единственно возможный) институт общественного устройства – государство. Когда тему коррупции вытаскивают из юридических закоулков в публичное пространство, это всегда манипуляция общественным сознанием. В иной трактовке, расшатывание устоев.
В прессе приводился пример номенклатурных привилегий, использованных как таран при развале СССР. Тема, однако, шире. Вопрос коррупции (справедливости) лежит в основе всех революций и переворотов. Формулируется он с математической точностью: либо власть минимизирует разрыв между представлениями общества о справедливости и реальностью (исправляет или представления, или реальность, или то и другое одновременно); либо постепенно, но неизбежно теряет легитимность.
Делегитимация власти происходит даже при соблюдении всех формальных демократических процедур. Арифметически (голосованием) вопрос справедливости не решается. И если его не решает власть, его решают ниспровергатели власти.
Необходимо понимать, что манипуляции ожиданиями общества не причина переворота, а его технология. Так причиной развала СССР был не Съезд народных депутатов и Межрегиональная депутатская группа (легализованный протест), а утеря общественной основы социальной модели развития страны. Власть перестала отвечать запросу общества. Это же произошло позже и с режимом Бориса Ельцина.
Механику делигитимации власти легче всего проследить на примере режима Бориса Ельцина, как наиболее близкого нам исторически и напрямую связанного с сегодняшними проблемами. (Максимально схематично, чтобы избежать политических пристрастий и антипатий).
Коррупция (несправедливость) системно заложена в основу государственности современной России. Приватизацию госсобственности провели мимо судебных и парламентских процедур. Передел прошел с помощью указов президента, в надзаконном (по сути, противозаконном) порядке. Делили в тишине кремлевских кабинетов и «под подписку о невыезде», то есть между своими и даром.
Политическая приватизация (создание класса крупных собственников как социальной базы новой власти) превратила все последующие выборы в способ разрешения самого кровавого в истории человечества вопроса, вопроса собственности. Медикаментозное насилие над Ельциным, взрывы троллейбусов и метрополитена, коробка из-под «Ксерокса» в 1996 году, преждевременная отставка в 1999-м и гексоген преследовали всего одну цель – преемственность (любой ценой избежать передела собственности).
Властная вертикаль, воплощенная в Конституции новой России, построенная по принципу «свой – чужой», обрела стройность и стала единственно возможным способом управления страной (поддержание стабильности). Советскую систему не только не разрушили, ее воспроизвели в еще более жестком варианте на иной социальной базе.
В условиях недиверсифицированной политической системы вся ответственность за происходящее фокусируется единолично на гаранте системы, а борьба с коррупцией воспринимается как передел сфер влияния внутри вертикали (Кунаев, Рашидов, «хлопковое дело», Гусинский, Березовский, «дело Мабетекса»).
«Справедливость» становится заложницей групповых интересов, и именно в этом качестве используется. Отчасти это искажает картину действительности, а отчасти ей соответствует.
Борьба с коррупцией раскалывает правящий класс, а рост негативного потенциала в обществе мобилизует и сплачивает его (ГКЧП, семибанкирщина, «да, да, нет, да»). Элита оказывается на перепутье (стратегическая развилка). Направо – создание политической системы с многоуровневым распределением ответственности (партии, парламент, общественные и профессиональные объединения, бизнес-структуры, лоббистские механизмы и т.д.). Налево – консолидация и ужесточение вертикали (ручное управление).
Выбор направления зависит от того, кто владеет инициативой в борьбе за справедливость. В том смысле, кому общество больше доверяет в вопросе борьбы с коррупцией. Если власти, то не исключен поворот направо. Если оппозиции, то только налево.
Потеря инициативы поворотный момент. С этого момента правящий слой идентифицирует сохранение статус-кво элит (свое выживание) с общественным благополучием, а оппозиция борется не за власть, а с государством. И правящий слой и оппозиция по факту начинают работать в унисон. По разным мотивам, но с общим результатом – деинституализация и общий подрыв проектности страны.
В конечном итоге внутриполитический ландшафт превращается в пустыню, партии – в PR-продукт, идеологии – в выборные технологии, а государство – в этикетку. Все риски, вызовы и угрозы окончательно персонифицируются в гаранте (будь он царь, генсек или главковерх), превращая его в фигуру для размена. За импичмент Ельцина голосовали практически все политические силы России (от «Яблока» до КПРФ), а Горбачева дружно сдали члены Политбюро и партийные лидеры республик (его ставленники).
Лишенного электоральной опоры (загнанного элитой в угол) лидера либо делают жертвой вновь формируемого общественного баланса (гражданский мир), либо он становится «отцом нации» (Иосиф Виссарионович и «чистка» 1937 года). Выбор этот никак не соотносится с этикой, моралью и личными качествами лидера. Выбор идет между жизнью и смертью. И это принципиально.
Возвращаясь из недавнего прошлого к гипотетическому сценарию будущего, необходимо ответить на один простой вопрос: антикоррупционная акция 26 марта работает на электоральные перспективы оппозиции и укрепление общественной системы, или она нацелена против выборов и системы в целом? Страну хотят реформировать или вновь вздернуть на дыбу? Условные декабристы разбудят Герцена, Герцен ударит в колокол, и пошло-поехало…
Вопрос по большей части риторический, а особый драматизм ему придает тот факт, что после Крыма и консолидации общества смена властной парадигмы России возможна только по иракско-ливийскому сценарию в виде распада государственности. С этой точки зрения, лидеры несистемной оппозиции правы, утверждая невозможность легитимного изменения политического курса страны.
После Ливии, Сирии, Украины и кризиса в Европе, стало очевидно, что обнуление внутриполитической повестки (лишение смысла) и делегитимация национальных властных систем носит стратегический характер. Стратегия (осознанный долгосрочный интерес) нереализуема на выборных (демократических) началах. Носителями долгосрочных интересов в истории могут выступать только устоявшиеся группы, не ограниченные электоральными предпочтениями (закрытые корпорации).
В этом смысле любопытно, что акция 26 марта почти «дословно» моделирует ситуацию предыдущего электорального цикла. Тогда на делегитимацию выборов сработало (вольно или невольно) заявление Дмитрия Медведева об изначально спланированной властной рокировке. Люди почувствовали себя участниками политического фарса, результатом стал «болотный» протест, ознаменовавший собой внутриполитический разворот России.
Озвученная Владимиром Путиным в своих предвыборных статьях проблематика (разрыв связки «власть-собственность», прекращение произвола «самоназначенных элит», отказ от политики «закулисных сделок», налаживание системы обратных связей и оперативного реагирования, местное самоуправление и т.д.) была аннулирована. Вопрос переформатирования власти из вертикали в пирамиду вынужденно отложили. Содержательную повестку заменила охранительная.
Ситуацию тогда спас Крым, Донбасс и «русская весна», которые обеспечили политическую загрузку системы, наполнив ее новыми смыслами. Рассчитывать на очередное обострение внешнеполитической ситуации (а оно будет), значит, откладывать решение институциональных проблем российской государственности, загоняя ситуацию в тупик. Консолидация общества на базе «оборонного сознания» в долгосрочном горизонте невозможна, а еще одного передела страна не выдержит, развалится на куски.
Сегодня все неопределенности, возникающие как внутри России (терроризм, протестные акции), так и по периметру (Украина, санкции, расширение НАТО), работают на общий результат (признак стратегии). Они сбивают страну с перспективных программ развития (рост) на реактивное поведение (удержание). Контрстратегия у России если и существует, то она не институализирована в политическом устройстве страны.
Национально (не глобально) ориентированная «закрытая корпорация» внутри России пока не сформирована. При этом «глобальная корпорация» предлагает местным группам интересов принципиально иной (не электоральный) механизм легитимации власти (выживания). В его основе наднациональные юридические нормы, частный арбитраж и НАТО в роли судебного пристава. Предложение откровенно коррупционное, оно напрямую адресовано правящему классу, в обход выборных процедур.
Если оценивать акцию 26 марта в этой метрике, то говорить, надо не о «школоте» и «политических спекулянтах». Говорить надо о дефиците внутреннего (собственно российского) смысла. Как мы помним из советского прошлого, торговый дефицит порождает двойную бухгалтерию и «черный рынок». Дефицит политический порождает двойную мораль и разлагает общественную ткань.
Социальная система, лишенная внутреннего смысла, базирующаяся исключительно на стремлении к личному благополучию (рыночный мотив), неизбежно коррумпируется и ассимилируется ценностно более устойчивой системой. И чем сильнее девальвированы смыслы, тем легче (дешевле) проходит ассимиляция освобожденной от национального проекта территории.
Леонид Крутаков