Сергей Худиев: Назло бабушке Анне

Три причины побуждают украинцев избирать в символы нации личностей чрезвычайно отталкивающих, вызывающих разделение внутри страны и отвращение за рубежом. Есть ли что-то похожее в России?

Переименование проспекта Ватутина (генерала, освобождавшего Киев от нацистов) в проспект Шухевича (нацистского коллаборанта), с одной стороны, ожидаемо: люди, находящиеся в свободном падении, будут падать дальше, с другой — побуждает задуматься о социальных и психологических механизмах, приведших к такому результату.

То, что Роман Шухевич сотрудничал с нацистами, обучался в секретной школе Абвера, служил в вооруженных подразделениях Третьего рейха, был заместителем командира в спецподразделении «Нахтигаль», а с ноября 1941 года — заместителем командира 201-го батальона шуцманшафта в звании гауптмана, не отрицается даже в его вполне апологетических биографиях.

Это человек, который пошел на службу к нацистам, которые массово угоняли украинцев в рабство и при этом считали их (как и славян вообще) «недочеловеками», биологически низшими существами, так что любые связи между «восточными рабочими», главным образом украинцами, угнанными в Рейх, и немками считались чудовищным «осквернением расы» и сурово карались.  

Это человек, который возглавлял Украинскую повстанческую армию* (УПА*) во время Волынской Резни.

Что же, во всех оккупированных странах Европы были коллаборационисты.

В Норвегии или Голландии они даже могли быть искренними адептами нацисткой расовой доктрины — которая была вполне готова признать за ними арийство. Но в славянских странах те, кто шел в услужение нацистам, знали, что их не считают за полноценных людей.

Некоторые немецкие офицеры, желавшие активнее вовлекать славян в борьбу на стороне Рейха (как, например, В. К. Штрик-Штрикфельдт), огорчались на такой крайний расизм, который сильно подрывал энтузиазм их местных подопечных в борьбе с Советами, но ничего сделать не могли — для Гитлера и верхушки Рейха это было принципиальным идеологическим моментом.

Кого-то это, действительно, отталкивало, но кто-то принимал правила игры, согласно которым они — и все их соплеменники — были «недочеловеками». Роман Шухевич — принимал.

Теперь националисты сделали из него героя. Такова уж национальная гордость украинских националистов. Это бывает; в России тоже есть люди, склонные оправдывать — или даже героизировать — коллаборационистов.

Вот только в России (как и в других странах Европы) эти люди никогда бы не имели возможности определять топографию городов. В Москве невозможно представить себе проспект Власова, как и, скажем, проспект Квислинга в Осло. Люди, сотрудничавшие с нацистами, как-то обычно не считаются гордостью нации.

В чем же причина такой аномалии? Можно указать несколько факторов.

Первый — это конструирование ложной национальной идентичности.

Вспомним болезненную реакцию на то, что Путин, во время визита во Францию, назвал киевскую княжну XI века Анну Ярославну «русской». Но — нравится это кому-то или нет — жители Киева XI века называли себя русскими, землю свою русской, и князей своих русскими. Всякий, кто ознакомится с литературными памятниками эпохи, это немедленно обнаружит.

Конечно в XI веке было невозможно говорить о национальности — русской или украинской — в современном смысле слова. Но любое упоминание о русских киевских князьях ставит нас перед реальностью общих корней русских, украинцев и белорусов.

Наличие общих предков не требует отрицать ни государственность, ни отдельное национальное самосознание — как англичане, австралийцы и американцы на данный момент являются разными нациями.

Но само признание общих корней неприемлемо для националистического проекта — который является принципиально антирусским и использует слово «русский» в качестве ругательства.

Писать с брезгливым презрением, коверкая слова, «рузский мир», имея в истории собственной столицы князей, святых, летописцев и просто жителей, которые именно русскими себя и называли — это сильный когнитивный диссонанс, и поэтому в националистической картине истории киевские князья задвинуты в тень.

Казалось бы, ну не нравится людям советский генерал — можно же назвать проспект скажем, «проспектом княгини Анны». Было бы хорошо — подчеркнуть тысячелетние корни, давние родственные связи с Европой.

Но внутренняя логика национализма этого не допускает, и поэтому он себя возводит не к киевским князьям, а к нацистским коллаборантам и головорезам середины ХХ века. В них-то, в отличие от князей и святых древнего Киева, точно нет ничего русского.

Когда беседуешь с националистами — большая часть из них русскоязычны и носят русские фамилии — выясняется, что для них критерием украинской идентичности являются ни в коем случае не князь Владимир и не княгиня Анна, а Бандера и Шухевич.

Ненависть к соседям неизбежно оборачивается острой самоненавистью, отрицанием собственных корней, собственной истории и собственной идентичности, не оставляя «нации» других героев, кроме тех, которые для любой другой нации служили бы символами предательства и позора, как те же Власов или Квислинг.

Другой фактор — это, увы, склонность всех племен и народов возводить в герои наиболее страшных и кровожадных своих представителей.

Это напоминает культ индийской богини Кали, которая изображается в подчеркнуто страшном и отталкивающем виде, потому что люди надеются, что их враги испугаются и обратятся в бегство. 

Люди вообще склонны заискивать перед насилием, глубоко чтить и почти обожествлять его. Это происходит само собой, инстинктивно — и преодоление этой тенденции требует сознательных усилий.

Третий — это отмораживание ушей бабушке назло.

Совершение каких-то глупых, нелепых и контрпродуктивных действий — исключительно назло врагу. Враг от этих действий может никак не страдать, а страдают только свои — но подчеркнутая демонстрация кукиша считается чем-то необходимым.

Эти три причины побуждают украинцев избирать в символы нации личностей чрезвычайно отталкивающих, вызывающих разделение внутри страны и отвращение за рубежом.

Есть ли что-то похожее у нас в России?

Первый фактор — самоненависть — у нас представлен шумной, но очень малочисленной группой граждан, ее реальное влияние невелико. Вот второй и третий вполне работают.

Когда у нас из нашей тысячелетней истории, полной святых, героев и гениев, люди выбирают в качестве самых почитаемых имен наиболее мрачных персонажей отечественной истории ХХ века — это проявление тех же факторов, поклонения насилию и желания показать кукиш врагу, — на этот раз Западу.

Впрочем, у нас за апелляцией к фигурам той эпохи стоит еще и определенного рода фронда.

Люди, остро недовольные распределением общественного богатства, видят в Сталине, Дзержинском или, дальше в прошлое, Иване Грозном носителей идеи уравнительной справедливости — эти люди призываются из могил, чтобы расстрелять «зажравшихся» на радость тем, кто был оттеснен на обочину.

Российская и украинская ситуации, разумеется, резко отличаются — но у них есть и черты сходства.

Одни и те же психологические механизмы коллективного бессознательного выталкивают на поверхность исторические фигуры, отличающиеся высочайшей степенью конфликтогенности. Лица, которым одни падши поклоняются, другие — проклинают.

Причем процесс неизбежно идет по нарастающей — чем больше эти фигуры оказываются в центре внимания, тем острее поляризация, а чем острее противостояние — тем больше о них говорят.

На Украине механизмы, которые бы как-то сдерживали этот процесс, сломаны, ситуация идет вразнос. В России пока что осознанно действующее в своих интересах государство эту стихию коллективного бессознательного сдерживает.

У нас в Москве увековечивают память других людей — например, святого князя Владимира. Мы вместе с украинцами — наследники великой восточнохристианской цивилизации. У нас есть наши подлинные корни и наша подлинная идентичность.