Что знаменует приход Трампа – смену курса или смену уклада?

Первые шаги нового президента США Дональда Трампа показали, что он серьёзно относится к своим предвыборным обещаниям и приступает к основательной перестройке американской экономической системы. 

Изменения начались сразу после инаугурации Трампа: с официального сайта Белого дома исчезли разделы о поддержке сексуальных меньшинств и о борьбе с изменением климата, зато получил подтверждение курс на достижение энергетической самостоятельности, повышение экономического роста и возврат в США рабочих мест. Заявлено также, что при отказе партнёров по НАФТА от пересмотра этого соглашения США могут из него выйти.

Подписан указ о выходе из Транстихоокеанского экономического партнёрства. Это решение президента сразу же безоговорочно поддержали ранее относившиеся к Трампу настороженно крупнейшие американские профсоюзы AFL-CIO и IBT, считающиеся вотчиной демократов. Геополитика уступает место геоэкономике. 

24 января Трамп встретился с топ-менеджерами трёх крупнейших американских автоконцернов General Motors, Ford и Fiat Chrysler, призвав их расширять производство в США, а не за рубежом. Он предупредил, что попытается добиться введения таможенного налога в размере 35 процентов для компаний, которые переводят производство за рубеж, а потом ввозят товары обратно в США. Зато тем, кто последует его призывам, он пообещал «колоссально» сократить законодательные ограничения и налоги, чтобы дать американским компаниям стимул не выводить производства за рубеж. 

Все эти действия — свидетельства решимости Трампа положить предел разрастанию виртуальной экономики и начать реиндустриализацию страны. Задуманные им преобразования столь глубоки, что более уместно говорить не о новом курсе, а о начале смены целого технологического уклада. Думается, именно здесь лежат глубинные причины ожесточённого сопротивления Трампу в кругах «глобальной элиты». 

Было бы упрощением считать, что новый президент вознамерился повернуть Америку вспять. Его логика – это логика нового индустриализма, при котором материальное производство сохраняет свои инновационные черты, но производит реальные, а не виртуальные ценности. Это в любом случае шаг в сторону от «экономики мыльных пузырей». Экономика такой мощной страны, как Америка, по мнению Трампа, должна быть глубоко диверсифицированной, а не однобокой, какой она стала.

Сегодня довольно популярна школа мысли, утверждающая, что мы живём в технологическом укладе (кто-то считает его «третьим», кто-то «пятым»), который определяется развитием цифровых технологий. Затем якобы грядет переход к следующему укладу, где будут господствовать нано- и биотехнологии. Кто быстрее осуществляет переход, тот и выигрывает. В соответствии с этой линейной схемой США и строили своё развитие начиная с 70-х гг. ХХ века. Казалось привлекательным сосредоточиться на информационном бизнесе с высокой добавленной стоимостью, уступая грязные и трудоёмкие производства другим странам. Господствовало мнение, поддерживаемое идеологией глобализма, что, поскольку ИТ-технологии зародились в Америке, американское лидерство будет вечным. 

Такая самоуверенность и подорвала хозяйственные основы могущества США. Человечество успешно парировало американский вызов. Политически многополярному миру соответствует и множественность экономических полюсов, но ещё более важно, что другие экономические «центры силы» сделали ставку на построение более разносторонних хозяйственных систем.

США уже целый ряд лет не являются мировым лидером по производству материальных благ, а живут в основном за счёт финансового и технологического посредничества, а также виртуальной экономики. Промышленность и сельское хозяйство дают лишь 20 процентов от американского ВВП – примерно 3,6 трлн долларов из 18 трлн дол. В Китае эта доля составляет половину, то есть 5,5 трлн из 11 трлн долларов. В этом китайцы уже сейчас серьёзно превосходят Америку – причём по действующему обменному курсу, без пересчёта по паритету покупательной способности, который показал бы, что Китай опережает США ещё больше. 

Либеральные экономисты скажут, что в современной экономике национальное богатство зависит не столько от материального производства, сколько от развитости третичного сектора – услуг, посредничества, держания патентов и стандартов и т.д. В отношении благосостояния населения это так, но державная мощь определяется материальными величинами. Их невысокий уровень влияет, например, на объём вывозимых товаров, а следовательно, на возможности экономического присутствия в мире. По общему объёму внешней торговли США также уступили первенство Китаю, но и это в основном за счёт импорта, а по экспорту они даже не вторые. Экспорт Евросоюза в 2014 г. составил 2,26 трлн дол. (не считая товарооборота между странами ЕС), Китая (в 2016 г.) — 2,02 трлн (плюс экспорт Гонконга – 0, 49 трлн), США — 1,47 трлн. Мировой лидер, занимающий лишь 3-е место по экспорту, для сохранения своего статуса обречён опираться на военную силу, что в свою очередь не на пользу его конкурентоспособности. 

Предполагалось, что упадок отраслей материального производства будет компенсирован по линии ИТ, но этого не происходит. Китайская компания Lenovo еще в 2012 стала первой в мире по продаже персональных компьютеров, обойдя своего главного конкурента – американскую Hewlett-Packard. В 2014 г. Lenovo вышла на первое место и по продажам ноутбуков. Крупнейшим в мире производителем телекоммуникационного оборудования также является китайская компания Huawei, обошедшая в 2012 г. международный гигант Ericsson. По программному обеспечению на ведущие позиции в мире успешно выдвигается Индия.

Трамп не одинок в своей обеспокоенности перекосами национальной экономики. Одним из наиболее ярких критиков сложившегося в Америке уклада является, например, известный экономист и публицист Николас Дж. Карр (Nicholas G. Carr). Некоторые его идеи легко угадываются в программе нового американского президента. В своих работах Карр доказывает, что информационные технологии уже давно не дают ожидаемого результата и утрачивают конкурентные преимущества («Does IT Matter? Information Technology and the Corrosion of Competitive Advantage»). По утверждению Карра, ИТ просто становятся «базовой технологией», которая должна обеспечивать потребности других составляющих производства, а не претендовать на самодостаточность. Тот, кто раньше других внедряет новейшие ИТ, платит очень дорого, но остальные догоняют его так быстро, что расходы «опережающего» себя не оправдывают. Из-за повсеместного распространения аутсорсинговых ИТ-услуг функции технической поддержки корпоративных ИТ также теряют своё значение. По мере того как ИТ становятся все более мощными, стандартизированными и доступными, они перестают быть собственностью отдельных компаний и превращаются в инфраструктурную технологию, в равной мере используемую всеми конкурентами. Цена на такую продукцию непрерывно снижается, и высокая добавленная стоимость становится недостижимой. Возможности и потенциал ИТ начинают превышать потребности большинства компаний, а сами ИТ перестают играть роль генератора «великих преобразований». Обычно компании получают максимум выгоды на начальных стадиях компьютеризации, после чего практическая отдача от дальнейшего совершенствования технологии резко сокращается. Всё говорит о том, что такая эволюция естественна и неизбежна. 

Упор на виртуальную экономику имел и непредвиденные политические последствия. Широко распространилась, например, концепция «мягкой силы», которая должна была компенсировать ослабление либо отсутствие ряда элементов традиционной экономической мощи государства. В свою очередь увлечение «мягкой силой» обернулось идеологизацией внешней политики, заменой стандартных дипломатических инструментов повсеместным манипулированием. В итоге количество проблем и конфликтных ситуаций во внешней политике США только возросло. Как ни парадоксально, несмотря на заявленную «мягкость», Вашингтон в целях сохранения мирового лидерства всё чаще был вынужден идти на «жёсткие» вмешательства вовне. 

Ответ Трампа и здесь представляется вполне разумным. Всесторонне развитая страна не нуждается в дополнительных доказательствах своего могущества в виде интервенций. Остальные знают её реальную мощь и всегда принимают её в расчёт. А деидеологизация международной политики будет означать и её деконфликтизацию. 

Насколько под силу Трампу принятая им на себя ноша, судить рано. В условиях глобального распространения информационных технологий вряд ли возможно, например, полностью «отменить» финансовую глобализацию. Понадобятся Америке Трампа и партнёры, но подбираемые не по принципу «дружить против кого-то», а по цели – «дружить во имя чего-то». У России здесь, безусловно, имеются свой интерес и своя ниша.